Неточные совпадения
И опять по обеим
сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом
в руке, пешеход
в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными
бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту
сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван —
в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки
в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
Две
Бочки ехали; одна с вином,
Другая
Пустая.
Вот первая — себе без шуму и шажком
Плетётся,
Другая вскачь несётся;
От ней по мостовой и стукотня, и гром,
И пыль столбом;
Прохожий к
стороне скорей от страху жмётся,
Её заслышавши издалека.
Но как та
Бочка ни громка,
А польза
в ней не так, как
в первой, велика.
Самгин видел, как отскакивали куски льда, обнажая остов баррикады, как двое пожарных, отломив спинку дивана, начали вырывать из нее мочальную набивку, бросая комки ее третьему, а он, стоя на коленях, зажигал спички о рукав куртки; спички гасли, но вот одна из них расцвела, пожарный сунул ее
в мочало, и быстро, кудряво побежали во все
стороны хитренькие огоньки, исчезли и вдруг собрались
в красный султан; тогда один пожарный поднял над огнем
бочку, вытряхнул из нее солому, щепки; густо заклубился серый дым, — пожарный поставил
в него
бочку, дым стал более густ, и затем из
бочки взметнулось густо-красное пламя.
В ту же минуту мелкоскоп был подан, и государь взял блоху и положил ее под стекло сначала кверху спинкою, потом
бочком, потом пузичком, — словом сказать, на все
стороны ее повернули, а видеть нечего. Но государь и тут своей веры не потерял, а только сказал...
Было время, когда «Современные известия» были самой распространенной газетой
в Москве и весьма своеобразной: с одной
стороны,
в них печатались политические статьи, а с другой — они с таким же жаром врывались
в общественную городскую жизнь и
в обывательщину. То громили «Коварный Альбион», то с не меньшим жаром обрушивались на
бочки «отходников», беспокоивших по ночам Никиту Петровича Гилярова-Платонова, жившего на углу Знаменки и Антипьевского переулка,
в нижнем этаже, окнами на улицу.
Публика загудела. Это была не обычная корзина аэростата, какие я видел на картинках, а низенькая, круглая, аршина полтора
в диаметре и аршин вверх, плетушка из досок от
бочек и веревок. Сесть не на что, загородка по колено. Берг дал знак, крикнул «пускай», и не успел я опомниться, как шар рванулся сначала
в сторону, потом вверх, потом вбок, брошенный ветром, причем низком корзины чуть-чуть не ударился
в трубу дома — и закрутился… Москва тоже крутилась и проваливалась подо мной.
В углу подле сороковой
бочки, уставленной разнокалиберными медными воронками, за небольшим столиком сидели по обеим
сторонам Антона брат его Ермолай и Петрушка.
И надо сказать, усердно исполнял он свою обязанность: на дворе у него никогда ни щепок не валялось, ни copy; застрянет ли
в грязную пору где-нибудь с
бочкой отданная под его начальство разбитая кляча-водовозка, он только двинет плечом — и не только телегу, самое лошадь спихнет с места; дрова ли примется он колоть, топор так и звенит у него, как стекло, и летят во все
стороны осколки и поленья; а что насчет чужих, так после того, как он однажды ночью, поймав двух воров, стукнул их друг о дружку лбами, да так стукнул, что хоть
в полицию их потом не веди, все
в околотке [
В околотке —
в окружности,
в окрестности.] очень стали уважать его; даже днем проходившие, вовсе уже не мошенники, а просто незнакомые люди, при виде грозного дворника отмахивались и кричали на него, как будто он мог слышать их крики.
За
бочками,
в тени их, лежал вверх грудью, закинув руки под голову, рыжий Сережка. По одну
сторону его сидел отец, а по другую — Мальва.
Сбежавшиеся из села крестьяне с ведрами,
бочками, баграми и топорами, метались
в разные
стороны, но поневоле должны были оставаться безучастными зрителями. К горевшему зданию подступиться было нельзя.
Черный медведь долго принюхивался во все
стороны и наконец проревел, как из
бочки: «Здесь есть чужой дух!»
В минуту все всполошилось: нечистые духи, ведьмы, колдуны, упыри, русалки — все бросились искать с зверскими, кровавыми глазами, с пеною бешенства на губах.
«Где тут думать о счастливой
стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на
бочке сижу
в грязном сарае и работаю», говорило выражение его лица.
Лавочник вышел. Впереди себя он катил огромную пустую
бочку, подкатил ее к баррикаде и поставил. Поглядел издали, подперши щеку рукой, выхватил у соседа топор и разбил
бочку, так что острыми ребрами своими она расползлась
в стороны, как своеобразный букет. И среди других голосов и смеха послышался и его густой и самодовольный смех.
— Вот то самое место, где я приятеля-то побасловил. А вон видать и селение, вон, вон, — продолжал ямщик, указывая кнутовищем
в сторону. — А тут вот за горкой, насупротив самого села на большаке будет «питейный», сладкую и всякую держат, и пива вчера
бочку, Гришка баил, привезли.